— Я знаю одну планету, там живет такой господин с багровым лицом. Он за всю свою жизнь ни разу не понюхал цветка. Ни разу не поглядел на звезду. Он никогда никого не любил. И никогда ничего не делал. Он занят только одним: он складывает цифры. И с утра до ночи твердит одно: «Я человек серьезный! Я человек серьезный!» — совсем как ты. И прямо раздувается от гордости. А на самом деле он не человек. Он гриб.
- Как нелепо, всего тридцать три, кто бы мог подумать...
- Доктор...
Нелепо, представляете, еще сорок минут до приезда скорой, доктор, очень жаль, шансов почти не было, ДОКТОР; холодно цокаю ядовитым языком, один, два, три, черная юбка-карандаш, черное белье под шелком, черный мустанг под окнами третьего этажа, черные глаза, я ношу траур, плачу черной тушью на ледяную кожу, на ногтях черный лак, похожа на гордую испанку, доктор, скользкий взгляд на веки адвоката, доктор, опускаю на стол тяжелую папку с документами, в воздухе пахнет грозой, Пако и Рио, пыльные жалюзи шуршат на открытых створках, мне двадцать три, мои волосы блестят лоском в свете кровавого солнца на кромке горизонта, доктор, я сегодня ужинаю в гостях у дядюшки Лоренцио, на терраске под гирляндами, столик у стенки, увитой плющом, пью черное от моих слез вино, мадам утешает мое скорбное горе своим ласковым участием, впрочем, Ваше общество будет мне бесконечно лестно, доктор, цокаю ледяным языком, в воздухе пахнет грозой, всего тридцать три, статуя Христа, ты слишком любил бывать в Рио.
- Ты похож на человека, - эхом отзываюсь я слишком поздно, мои щиколотки покрыты тонкой корочкой льда, на мое лицо падает мокрый снег, волосы тронуты инеем, мне не холодно, я с Аляски, у нас зима девять месяцев к ряду, белая земля, белое небо, белая кровь. - Я могла бы стать твоей инженю.
Я говорю про розовый сироп от кашля, знаки препинания, сломанные запястья, фарфоровые девочки без глаз, хорошие мальчики в поло и свитерках с V-образным вырезом, тройка, два ноля, восемь, шесть, два - два, перекресток, поворот на набережную, трещинка на плитке под потолком ползет на твой затылок, черные ноготки на твоих бедрах, голубой платок на твоем запястье, на мне зеленое платье, нелепое пятнышко на лямочке, капля с твоего рта ноль третьего одиннадцатого восемьдесят седьмого, было бы неправильно думать слишком много.
Мои скулы цвета кафельной плитки в моей ванной, шорты не по размеру, к черту шорты, футболка до середины бедра, босые пяточки цвета несмелых розовеньких цветочков, эй, там мои психоделики, а, впрочем, постирай смешного мишку, похожего на Микки Мауса и Иисуса, сижу с ногами на стуле, ковыряю вилочкой, вытаскиваю худенькие креветочки, у меня острые коленки и замысловатые рисуночки на маленьких ребрах, пар из твоего рта, на моих следах растет голубой плющ и летают лазурные бабочки, а в Варанаси горят костры и нет никаких гробов, гори, мой воробышек, гори на моих следах, я буду твоей маленькой Нагасаки.
- Меня зовут Рио Мескалин, - звеню звонкими колокольчиками в дверном проеме, представляешь, как смешно, девочка-маленькая-вселенная-и-галактика-за-холодильником, целый город размера два ноля, умещается в ладошках на балконной перекладине, пьет сироп от кашля и щурится в свете ксенона, бесполезная вещица без коллекций и объявленной ценности, гуляет по карнизам под полной луной и умилительно по-кошачьи чихает трижды в кулачок.
Ах, доктор, я польщена, так рада, черное не ладит с этим волнующим вечером, прошу простить, вуаль мешала мне искать глазами Вас в толпе, зачем Вы смущаетесь, дорогой доктор? Вдова в наших бокалах, как чудесно поет скрипка на мостовой под нами, мои пальчики гладят Ваше запястье, это лучшая ночь в моей жизни, Ваш взгляд преисполнен недоумением, обожанием и похотью, мои алые губки призывно приоткрыто, дядюшка Лоренцио машет нам голубым платочком, на мне зеленое платье едва ли ниже острых коленок, Вам нравятся креветочки и базилик, я предпочитаю Берлин и мустангов, нам есть, о чем поговорить под задорный плачь нищих музыкантов с улицы под нашей терраской, глажу свои ключицы тоненькими пальчиками, к черту всех, доктор, сегодня я буду катать Вас вдоль Ботафого и плакать черной тушью на Ваш живот, мы так делали с ним каждый июнь, пока он не упал с подоконника, чертовы широкие подоконники, он так злобно буравил меня взглядом, когда немели его пальцы, сказал, блядская сука, почему не придушил сразу, а я звонко смеялась, тыкала кухонным ножом его кожу, махала ручкой, милый, я люблю тебя сегодня по-настоящему, ты такой красивый, как стодолларовая купюра и Иисус.
Я лежу на твоих коленях, глажу влажной прядкой твою ладонь, мы смотрим дурацкое телешоу и смеемся не в такт, ты задумчив и немного пьян, я мурлыкаю тихонько твою любимую песенку, не разбирая слов, мне восемнадцать, меня зовут Рио, знаешь, где-то есть такой город, может, слышал, там людям дают нелепые имена и, иногда, отрезают пальцы, райское место, чертова утопия, вход только посвященным и конченным, теперь я обязательно туда приеду лет через пять.
- У меня никогда никого не было, - извиняющимся тоном, опуская "и не хочется", интонация безвкусная, я забываю эмоции, я все забываю сегодня, привет, ты на вкус как персиковый блеск и Пако, как тебя зовут, зачем ты пришел, наверное, будет гроза, я завяжу на твоей шее голубой платочек, привет, давай поиграем, я буду плакать по тебе в подушку, ты просунешь под дверь немного наличных, я куплю клубничный ликер на все и упаду с чертова широкого подоконника под задорный джаз, как Вельма Келли, спалю целую улицу искрами из-под каблуков, о, блядский мормон, давай выбьем наши имена друг у друга на лбах, я сделаю две ошибки, мне так нравится, как ты глотаешь.